Лейб-Гвардии кирасирский Её Величества полк

Архивы русской эмиграции в Париже и Ницце.

Знамена Лейб Гвардии Кирасирского Ее Величества полка

Лейб-гвардии Кирасирский Ее Величества полк

Фото полкового праздника. Сидят, слева: князь Эристов, командир бригады Дабич, Арапов, командующий гвардией генерал-адъютант Безобразов, командир полка Свечин, командир гвардейского кавалерийского корпуса Хан Нахичеванский, начальник гвардейской кавалерийской дивизии Скоропадский. Из воспоминаний генерала М. Свечина, написанных в Ницце в 1962 г. о жизни полка.

Hа службе в полку.
Полковая жизнь. Прибыв из отпуска в Гатчину, где квартировал наш Кирасирский Её Величества полк, с утра поехал явиться командиру полка и сделать установленные визиты офицерам. Последних почти никого не заставал дома. Возил меня один из полковых извозчиков, по имени Емельян, невероятный пьяница, но знавший не только нужные адреса, но и всех офицеров по имени и отчеству и привычки каждого. Офицерам, с которыми ранее не был знаком, представлялся в офицерском полковом собрании. Последнее было центром жизни холостых офицеров, коих было значительное большинство. Здесь, между служебными занятиями в казармах и манежах, мы питались, отдыхали, читали, играли на биллиарде, в карты, a любители пианисты на рояле, беседовали. Близость Петербурга, около часа езды по одной из двух проходящих через Гатчину железно дорожных линий — Балтийской и Варшавской, давала возможность, в свободное от занятий время, ездить в столицу — посещая родных и знакомых, бывать в театрах, выставках и увеселительных заведениях. В воскресные и праздничные дни, обыкновенно собрание пустело. Оставались: дежурный по полку и караулу и кое-кто из занятых в эти дни по службе или по какой-либо причине.
При поступлении, я был назначен в 4-й эскадрон, в котором я оставался четыре года до поступления в Академию. Здесь, командир эскадрона — ротмистр M Я. Авенариус, поручил мне самостоятельную и интересную работу руководства и обучение разведчиков. Этой работой я увлекался, обучая разведчиков разбираться по карте, писать донесения и пр., не реже двух раз в неделю выезжал с ними верхами в окрестности для обучения действия разъездов по разведке. По прошествии трех лет, был горд прочитав свою фамилию в приказе по полку за отличную подготовку разведчиков 4-го эскадрона.
Командир полка.
Командиром нашего полка, в то время, был ген.-майор Транзе, к которому я и явился. Он принял меня сперва довольно сухо и прочел нотацию — как нужно служить. Затем узнав, что я провел свой отпуск в Закаспии, заинтересовался, начал расспрашивать про край и о Куропаткине, что видимо возбудило его воспоминания, о прежней службе и смягчился. Дело в том, что он, командуя нашим полком, как это ни странно, был пехотным офицером. Начав службу в Туркестанских стрелках, он был сподвижником Скобелева и Куропаткина по завоеванию Закаспия. За штурм крепости Геок-Тепе, где был ранен в голову, был награжден высокой наградой — золотым оружием. Понятно кавалерийская служба ему была мало знакома, что он отлично сознавал, потому, предоставлял строевую подготовку своему помощнику, a сам смотрел и очень строго за внутренней стороной полковой службы.
Особенно любил обходить, с сопровождающим его дежурным по полку офицером, все уголки расположения полка: заходя во все хозяйственные сараи, дровяные дворы, эскадронные кузницы, конюшни и лабиринты в казармах. Беда молодому дежурному, который еще не удосужился хорошо изучить все эти переходы и углы и не может ответить командиру на вопрос — «как отсюда ближе попасть в другой какой то закоулок?» Тут уж не отвертеться дежурному, a таковыми наряжались поручики и корнеты. Кончалось это выговором и упреком. Был строг к солдатам-кирасирам, которых карал за малейшие упущения, не щадил и предавал полковому Суду. Редко уступал просьбе командира эскадрона, который заступался за своего кирасира с просьбой смягчить наказание, особенно предания Суду, что порочило на всю жизнь. Понятно кирасиры его боялись и старались, при его обходах, не попадаться ему на глаза, завидя издали пытались скрыться и уклониться от встречи, что еще больше раздражало Транзе. Назначение Транзе нашим командиром произошло чисто случайно. В Крыму, близ Ялты, квартировал Крымскотатарский дивизион (впоследствии Крымский конный полк); в описываемое время этот дивизион состоял из одной конной сотни и одной пешей. И командирами его назначались по очереди — то кавалерийский, то пехотный полковники. Bот на пехотную очередь и попал Транзе. В осенний приезд 1893 года, император Александр III c Семьей прибыл в Ливадию, где охранную службу нес этот дивизион, Государыне понравился бравый Транзе. Рассказывали, что Транзе тронул нашего Шефа ответив по-датски. Но это неверно. Он хорошо владел языками, но датского не знал. Был интересный собеседник, много повидавший. В это время умер командир нашего полка ген. Бобарыкин. Императорская Семья как раз была в Ливадии. Нашего Шефа спросили: кого Ее Величество желает видеть командиром нашего полка? Государыня указала на Транзе, не зная, что он не кавалерист. Впоследствии Она выяснила свою оплошность, выручила Транзе из грозившей ему неприятности. A когда очистилась должность Гатчинского коменданта, устроила его на эту спокойную должность.
Старшие офицеры. Производство в чинах гвардейской кавалерии шло по линии своих полков до чина полковника включительно. Поэтому, в полках, где много офицеров прослужив недолго уходили из него по разным причинам, в запас или на другую службу, тем самым очищали вакансии для оставшихся служить в полку. Отчего получалось, что в одних частях достигали чина полковника на 13—15 году службы, a в других и после 25 лет. He знаю чем объяснить подобный порядок, который выдвигал офицеров не по способности. a no случайности.
До моего выхода в полк y нас в полку было тугое производство, было мало быстро покидавших его. Поэтому была большая разница в возрасте со старшими офицерами. Но, несмотря на такое большое различие в летах между старшими и молодежыо, я, не преувеличивая скажу, что дружба в полку была крепка. «Старики», как мы дружески называли своих старших, отечески направляли нас, мы же, оберегая их авторитет, относились к ним с особым уважением, как к непоколебимым столпам, стоящим на страже полковых традиций. Вместе с тем, разница в возрасте не мешала всем одинаково принимать участие в загулах, как в собрании, так и на стороне.
Эти наши начальники и руководители полковой службы, были, вместе с тем, и нашими товарищами- однополчанами общей семьи — Кирасир Ее Величества.
В нашей старой императорской армии и особенно в гвардейских частях выработался особый дух товарищества. У нас в полку, как и в большей части гвардейских частей, все офицеры вновь поступающие быстро становились на «ты», этим им оказывали доверие и честь, как поступающему в полк. Сперва эту честь оказывала молодежь, a затем и остальные до полковников включительно. Это было как бы духовное братство членов полковой семьи. И это братство нисколько не мешало делу службы, где свой командир эскадрона, не говоря о полковниках, — являлся прямым начальником, приказы и распоряжения коего, согласно военному уставу, выполнялись беспрекословно. В полку вырабатывался и воспитывался такой уклад жизни: вне службы мы все братья, соблюдая принятые в обществе правила, могли спорить, шутить, высказывать свои мнения, a на службе — мы подчиненные и обязаны соблюдать воинскую субординацию.
Старший полковник, которого я застал вступив в полк, Владимир Григорьевич Мандрыка являлся руководителем офицеров по внутренней полковой жизни. Вл. Григорьевич прослужил в полку 33 года. В 1897 году он получил в командование Стародубовских драгун. На прощальном обеде в собрании с поднесением офицерами подарка трогательно было видеть — что должен был переживать покидающий полк и нас наш старший друг и товарищ, сросшийся с полком за такой срок.
Второй полковник был Ипполит Алексеевич Еропкин, большой знаток лошади и отличный ездок, но не признававший никаких новшеств, придерживался старой школы выездки и езды с крутым сбором и т. д. Все это давало эффектную картину, которой мы могли любоваться на памятнике Николая I на Исаковской площади в Петербурге, но не для полевой езды. Как мы ни спорили с ним, он не мог отрешиться от укоренившегося y него старого взгляда. В 1901 году, прослужив 30 лет, также тепло провожаемый в офицерском собрании, он уезжал принимать должность командира Киевских гусар.
Скажу несколько слов о командирах эскадронов:
Ком. эскадрона Её Величества — Э. А. Фельдман, сохранивший за 30 лет службы в полку стройность и легкость, подавал нам пример на вольтижировке, принял в командование Мариупольских гусар, a затем Улан Его Величества и пожалован в Свиту.
Командир 2 эскадрона П. И. Трусевич вышел в отставку с чином полковника и мундиром полка, поехал на юг в имение из-за здоровья жены.
Командир 3 эскадрона барон Н. Ю. Таубе. Этому добрейшему и корректному офицеру судьба послала на своей службе в полку дождаться производства своего сына Федора в наш же полк корнетом. Баpон Таубе получил в командование Украинских гусар.
Командир 4 эскадрона М. Я. Авенариус, y которого я прослужил до поступления в академию, старый холостяк, рано лишился родителей, он признавал своей семьей лишь полк и на долгий срок его не покидал. Сдав эскадрон, коим командовал более десяти лет, он, наконец, взял отпуск. Шесть месяцев провел в путешествии по Европе, Африке и Азии, посылая интересные письма в собрание. Но несколько отяжелев, ему трудно было продолжать строевую службу. По ходатайству нашего заботливого Шефа-Императрицы был назначен Начальником Семеновского военного госпиталя в Петербурге. Отечески заботясь о больных воинах, он прилагал присущие ему хозяйственные способности.
Воспоминания бывшего командира полка генерала М. Свечина, написанные в Ницце к 1962 году.

Спорт.
Описывааемая эпоха девяностых годов минувшего столетия — ушла в Лету, a потому след ее жизни есть достояние истории, которой может заинтересоваться кто-нибудь из моих однополчан, для которых несколько лет назад, как бывший командир и служивший в нем, выпустил воспоминания о полке, отбитых на пишущей машинке.
Поэтому, отбрасывая не представляющее общего интереса, я кратко остановлюсь на развитии спорта. Конечно, исключительно конного спорта. Последний y нас, в районе Петербурга, происходил в состязаниях в преодолении препятствий (Concours-hippique) в Михайловском манеже, во время великого поста, и скачек, сперва на Царскосельском, a затем на Коломяжском ипподромах. На первых (в Михайловском манеже) почти исключительно принимали участие офицеры, a на ипподромах, кроме жокейских скачек, на т. н. джентльменских — принимали участие офицеры.
В кавалерийских частях также из года в год развивались полковые конские состязания, которые подготавливали выдающихся спортсменов конного спорта, которые с большим успехом подвизались не только на Отечественных ипподромах, но и на заграничных. Мой сверстник по полку Мордвинов 2-й (Паля) принимал большое участие, — как на скачках, так и на конкурах, по характеру живой, лихой спортсмен. В свое время он был душой развивавшегося в полку спорта, я лично многому обязан ему в этом отношении. Вместе с Э. Н. фон Шведером (Эдя) они были инициаторами образования полкового спортивного комитета, для полковых состязаний, как в манеже, так и на Гатчинском поле и в Тяглево, для пробегов, куда приглашались офицеры других полков. На эти спортивные упражнения часто оказывала нам честь своим посещением наша Императрица- Шеф со своими дочерями, a в. кн. Михаил Александрович лично принимал участие в состязаниях. Постепенно конный спорт принял широкое развитие и из полковых спортсменов после японской войны не могу не отметить получивших известность: М. Соколова, М. Плешкова и Д. Эксе. Мой однополчанин Глеб Одинцов, года три назад взял на себя труд собрать оставшиеся после смерти М. Плешкова его заметки воспоминаний, включая просмотр старых газет и все это издал. Особенно интересным является описание, по записям Плешкова и из Лондонских газет, о победе Плешкова и Эксе и кавалергарда П. Родзянко, выигравших на международных конкурах в Лондоне известного, почетного приза «Кубок короля Эдуарда VII». Состязание происходило в здании «Олимпиа», вмещающего до 30 тыс. зрителей. При обязательном личном присутствии Короля и Королевы; присутствовали также все царственные особы находившиеся в это время в Лондоне. Все здание заполнилось до отказа. По условиям приза, требовалось от каждой нации по три ездока и, лишь после выигрыша три года подряд, одной какой либо нацией, Кубок считался выигранным и переходил к ней. Много лет уже нации соревновались, но больше двух раз подряд не достигали успеха. (Практичные англичане так составили правила, что трудностью его выигрыша был обеспечен уход Кубка из Англии). Наши были победителями в 1912 и 1913 годах, явились весной 1914 года и победили в третий раз. Кубок навсегда переходил в Россию. Триумф победы, по описанию Лондонских газет, был из ряда вон. В королевской ложе: Георг V со своей семьей, наша Императрица Шеф, наш Августейший однополчанин великий князь Михаил Александрович, президент Пуанкаре. Наши триумфаторы, под гром аплодисментов, приглашены подняться в королевскую ложу. Оркестр заиграл «Боже Царя Храни», все встали. Король, передавая Кубок, поздравил Плешкова, Эксе и Родзянко и подарил каждому из них настольные часы изображавшие фасад Олимпии. Наш Шеф, поздравляя своих офицеров, выразила радость, что Её приезд в Лондон, навестить Её сестру вдовствующую английскую королеву, совпал с таким торжеством.
Попытка английских офицеров, удрученных потерей почетного и так долго оспариваемого приза их короля, откупить за большую цену Кубок и еще взамен дать точную копию его, понятно, не имела успеха.

Охота.
Большим развлечением, для многих офицеров-любителей — была охота. Должен сознаться, я лично не имел особой страсти к этому, хотя с кадетских лет, летние каникулы проводил в Полтавской губернии, имении матери, где баловался с ружьем за пернатой дичью, a y моего дяди M. M. Савенко, в Екатеринославской губернии большого любителя псовой охоты, участвовал с борзыми и гончими в облавах на лисиц и зайцев. Приглашали нас на охоты наши однополчане братья бароны Розенберги (по прозванию — черный и рыжий пуделя) в их Новгородское имение, a также родственная нашему Аралову — семья Апухтиных. He будучи страстным охотником, я принимал участие из-за веселой компании и приятных развлечений с аксессуарами, сопровождающими охоты.
Особенно охотничье дело в полку развилось, когда зачисленный в полк великий князь Михаил Александрович стал с 1901 года проходить службу y нас в полку.
Как Государь, так и великий кн. Михаил Александрович, были страстные любители охоты, спокойные и меткие стрелки На охоте даже при очень опасных медвежьих облавах, сохраняли полное хладнокровие. При императорском дворе, еще издавна, существовало целое учреждение для охоты. На окраине нашей Гатчины содержалась особая слобода, для охотничьих егерей. Здесь, для сотни всяческих специалистов по охоте, были выстроены отдельные домики с огородами, для каждого. Имелись специальные места, где содержались всякого рода охотничьи собаки, тут они натаскивались. Здесь же имел свое пребывание и начальник Царской охоты — светлейший князь Голицын (молва говорила, что он послужил Льву Толстому типажом, для создания Вронского). Тут же жил, носивший звание «Ловчего Его Величества» некто Диц, бывший офицер одного из гвардейских пехотных полков, большой знаток охоты. На нем лежала обязанность по организации всевозможных охот по дичи и зверя. В окрестностях Гатчины были устроены специальные заповедники. Одним словом — все для царских охоты. Великий князь Михаил Александрович приглашал и наших офицеров, любителей охоты, для принятия участия, в том числе и в облавах на медведя. Однажды и я принял участие в таковой облаве, но весьма неудачно. На мой номер вышел небольшой медведь, я выстрелил и промазал, зверь испугавшись выстрела бросился вдоль линий охотников и был убит моим соседом, что послужило немалой темой, для дружеских насмешек, моих однополчан, о моей меткой стрельбе. Трофеи охоты, в виде чучел зверей, рогов ланей и пр. скоро украсили входной вестибюль нашего собрания. Здесь был и подарок вел. князя Михаила Александровича убитого им огромного медведя, чучело которого стояло y большого зеркала этого вестибюля.
* * *
Освящение собрания и зачисление великого князя Михаила Александровича в полк.
К весне 1897 года была закончена постройка особняка офицерского собрания и его меблировка. Освящение его, по желанию Государя и Шефа, было приурочено к полковому празднику 9 Мая. К этому дню обыкновенно съезжались в Гатчину, где проживала наш Шеф, Государь, молодая Государыня, великие князья и начальствующие лица. После парада, обычно происходившего на плацу перед дворцом, Их Величества посетивши в полковом лазарете больных кирасир, a затем с великими князьями и свитой направились для торжественного освящения и открытия собрания. Их Величества обойдя с духовенством, которое окропило святой водой помещения, выразили командиру полка полное удовольствие видеть прекрасно отстроенное собрание и поздравили с его открытием. A наш Шеф прибавила к этому, как говорил Акимов, стоящий подле ком. полка, показывая помещение собрания: — «Я знаю обычай многих полков, что полковые дамы не имеют доступа в офицерское собрание, но это такое прекрасное, жаль не полюбоваться им. Быть может сделают для Меня исключение и когда Я буду посещать собрание, то будут приглашаться и полковые дамы». Впоследствии мы много раз разыгрывали Костю Акимова, что он немного приврал и Шеф этого не говорил. Но Костя огрызался: — «Как ты смеешь не верить мне, моему Государю штабс-ротмистру?» Но, правдивость этих слов Шефа подтвердилась.
Вспоминается мне также следующее. В старом собрании y нас не было портрета в красках, давно числящегося в полку, великого кн. Сергея Александровича. Кем-то было доведено до сведения Его Высочества, что офицеры озабочены приобретением — Его портрета. И вот из конторы великого князя прибыл прекрасный портрет Сергея Александровича. Но, видимо, вышла оплошность — не была послана благодарность за подарок. Эта небрежность прошла бы незамеченной, если бы вел. князь, в то время генерал-губернатор Москвы, лично не прибыл на открытие собрания, где увидев свой портрет, вспомнил о сделанном подарке и задал одному из наших полковников вопрос: — «Откуда y вас мой портрет?» He знаю, как потом пришлось выкручиваться командиру. Открыв собрание, Их Величества вышли на террасу, где на столике был графинчик водки, чарки и хлеб. В роще, между деревьями, стояли столы с праздничными явствами для кирасир. Последние стояли тут-же y столов, a впереди находились офицеры. Полковые дамы стояли группой y террасы. Тут же находились и бывшие офицеры полка во главе с нашими бывшими командирами полка: Араповым, гр. Протасовым-Бахметьевым, Лермонтовым я Хрулевым.
Государь отошел к столику, налил чарку и выпил за славу и процветание полка, последовало громкое ура кирасир и полковой марш трубачей. Затем, командир полка, с разрешения Его Величества, поднял чарку за здравие Государя Императора, покрытое гимном и ура, a другую за Шефа с полк. маршем.
Затем совершенно неожиданно, для нас, офицеров полка, произошло событие, имевшее большое значение в жизни полка. Государь подозвал к Себе Своего Брата великого кн. Михаила Александровича и положив руку Ему на плечо, произнес следующие милостивые слова:—-«По просьбе Шефа полка, просьбу которую Я вполне разделяю, в ознаменование сегодняшнего праздника, Я зачисляю в полк вел. кн. Михаила». Конечно, последовало громкое ура и полковой марш. Как всегда, застенчивый и скромный великий князь, которому едва исполнилось 19 лет, пытался замешатся среди стоящей сзади свиты, но вел. кн. Сергей Александрович, наш Августейший однополчанин, подхватил Его и заставил, при улыбке Шефа и полном восторге офицеров, поднять и выпить чарку за полк. Полагаю, что эта была единственная чарка водки, которую наш новый Августейший однополчанин выпил в своей жизни. Ибо никогда не пил чего-либо спиртного. Впоследствии, когда Ему приходилось бывать в собрании, пил лишь минеральную воду. A в случаях, когда подавалось шампанское, то перед Его прибором, ставилась бутылка из под шампанского, куда была перелита ланинская вода.
Из собрания Их Величества отбыли во дворец, где в Высочайшем присутствии, как обычно бывало на полковых праздниках, состоялся завтрак. После которого Их Величества, в соседних гостиных, обходили офицеров и беседовали с нами.
Вечером, в новом собрании, состоялся обед, на который пожаловала наш Шеф — Государыня с Дочерьми и вел. кн. Михаил Александрович, уже в нашем полковом сюртуке, как все офицеры. Полковые дамы, согласно выраженному Ее Величеством желанию, также были приглашены. По окончании обеда была музыкальная программа, во время которой офицерами с пением была поднесена Ее Величеству заздравная кирасирская чара.
* * *

Отношение Шефа к полку и связанные с этим события.

Приглашения на Царственные досуги и игры.
Наш Августейший Шеф полка, Императрица Мария Федоровна, со своим Державным Супругом Императором Александром III и Семьей проживали большую часть года в Гатчине.
В своих прогулках, Царская Семья бывало невзначай и без предупреждения, заходила в казарменные помещения и, особенно, в полковой лазарет, в школу так называемых солдатских детей. В последнюю принимались дети от 10-12 лет, которые обучались — музыке, пению, грамоте, из них вырабатывались — трубачи-музыканты, церковные певчие, писаря. Это дало возможность организовать в полку, не только штатный хор трубачей, но и прекрасный струнный оркестр.
Как рассказывали нам «старики», однажды Александр III c Супругой нашим Шефом и Детьми, зайдя в казармы, попали в полковую швальню, где строилось (казенное выражение вместо слова -шилось) обмундирование кирасир. A вот кстати, обратился Император к закройщику-кирасиру с вопросом: — «Можешь ли сшить Сыновьям —- Георгию и Михаилу матросские костюмы? A материал будет прислан». Закройщик ответил утвердительно и тут же была снята мерка. Уходя, Государь добавил: — что-бы с тебя не взыскали за частную работу, доложи командиру полка, что она заказана Мною». Всем известно, что Александр III был глубоко русским Царем, любил русское-народное и бережно относился к расходам.
Наши молодые офицеры часто приглашались на устраиваемые для царских Детей — игры, забавы, пикники.
В хорошие дни, Александр III любил выезжать с Семьей, куда либо в «Зверинец» (зоопарк), прилегающий к дворцовому парку, или дальше в лес, где пили чай и устраивались игры. Впоследствии наш Шеф овдовев, также устраивала, так называемые пикники. Более молодые офицеры приглашались на игры в дворцовом парке, где катались на лодках на озерах летом, a зимой на коньках.

Великому князю Михаилу, в юные годы, были проложены в парке рельсы, по которым ходил что то вроде паровичка. Последний тянул две-три вагонетки. Великий князь уже с молодых лет проявлял спортивные наклонности, управлял паровичком, a Сестер — вел. княжен Ксению и Ольгу и приглашенных — сажал в вагонетки, пускал паровик на полный ход, не уменьшая хода на частых зигзагах проложенного пути между деревьями парка; зачастую, при общем радостном смехе, поезд сходил с рельс, но были, на крутых виражах, и падение всех с поездом на землю. Все, Слава Богу, сходило благополучно, благо теперешних бешенных скоростей не существовало. Подбегали матросы, приставленные для обслуживания озерного, лодочного флота, поднимали и ставили поезд на свое место, чинили повреждения от «катастрофы».
Зимой было катанье с гор. Для этого в парке устраивались ледяные горы с глубоким жёлобом во льду вдоль дорожки, в который входили особо устроенные санки. Скатившись с горы, санки неслись по инерции дальше тоже по такому же жёлобу сделанному в снегу и замороженному поливкой воды. Санки, идя по жёлобу, не могли уклониться, a должны были следовать по нем, как по рельсам, a путь желоба все извивался между деревьями парка. Что-бы получилась большая скорость при спуске, несколько санок сцеплялись между собой; чем длиннее был, образованный таким способом поезд, тем инерция получалась больше и санки летели с захватывающей дух скоростью.
To была пора молодости и никто не заглядывал в будущее . ..

Заботы Шефа о полку.

Императрица-Шеф, посещая помещение полка, нашла что расположение больных кирасир в полковом лазарете было тесновато и решила отвести дворцовый участок земли, прилегающій к так называемому Приоратскому парку, через улицу от расположения полка, под постройку отдельного здания, для полкового лазарета. Через несколько лет это и было выполнено. Прекрасно оборудованное новое помещение лазарета, на краю соснового парка, конечно, представляло удобство, давало возможность, для прогулок выздаравливающим кирасирам в части отведенного парка.
Для постройки особняка офицерского собрания, вместо старого собрания помещающегося в здании казарм, Государыня предоставила рощу, находившуюся против царского парка.
Два года длилась постройка и мы с интересом наблюдали работы. К полковому празднику 1897 года работа была закончена, но стоила офицерам не дешево. Кроме стоимости самого здания, которое обошлось в два раза больше отпущенного кредита, приходилось заново меблировать нижний этаж.
В нашем старом собрании была гостиная, носившая название — «комнаты Императрицы Марии Александровны», нашего покойного Шефа, Супруги Александра II. В ней находилась пожертвованная этим шефом библиотека и Её портрет кисти знаменитого Нефа. Меблировка этой комнаты переносилась в новое здание в такую жe комнату рядом с залом. Влоследствии с другой стороны зала была сделана пристройка для устройства комнаты имени здравствующего Шефа, куда была помещена прекрасная картина в красках — конная атака полка на шведов под Лесной, (в 1709 г. незадолго до Полтавского сражения), подарок бывших офицеров полка к 200-летнему юбилею основания полка Петром Великим.
В связи с комнатой императрицы Марии Александровны, среди офицеров сложилось такое положение, что нашаливший молодой офицер вызывался явиться к старшему полковнику. Последний лично, a иногда со старшими офицерами, уводил его в комнату императрицы Марии Александровны, для соответствующих внушений. Это в полку получило название — «вызов под портрет», т. к. происходило y портрета императрицы. Понятно, неприятная перспектива попасть «под портрет» заставляла задуматься молодых, темпераментных офицеров.
Заведовал постройкой собрания, наш долголетний хозяин собрания Константин Николаевич Акимов. (После юбилея полка он вышел в отставку и был пожалован званием камергера.) Он приложил много труда на постройку и приобретение обстановки. Что им делалось с большим вкусом и y лучших мастеров. При этом наш милый Костя. с великим терпением переносил наши шуточные издевательства и со своим кавказским произношением говорил: «пусть будет дорого, не пропадешь, a за то будет хорошо и навсегда останется в памяти о родном полке». И тот же Костя, всегдашний участник в «загулах господ» в собрании, болел душой, когда молодежь не очень стеснялась и небрежно обращалась с мебелью.
Заботы Шефа распространялись и на ограждение полка от могущих быть каких либо неприятностей. Так, в июне 1896 году был назначен генерал-инспектором кавалерии великим князем Николаем Николаевичем смотр полку, которым, в то время, командовал, ранее описанный генерал Транзе, мало знакомый с кавалерийской службой.
Государыня зная всю горячность вел. князя, гнев которого мог обратиться против командира полка назначенного по Её указанию, решила принять меры к его ограждению. И, как увидите, с какой деликатностъю это выполнила: Развернутый фронт полка стал на Гатчинском поле против переезда через Балтийскую дорогу. Мы наблюдали за нашим командиром, которому предстояло выдержать нелегкое испытание. Приняв рапорт командира, Великий Князь объехал здороваясь с эскадронами и дал распоряжение о порядке смотра.
Как раз, в это время, мы увидели переезжающую через железную дорогу коляску с кучером, грудь которого была украшена, как полагалось, медалями. Оказалось, что Императрица-Шеф с Дочерьми Ксенией и Ольгой в коляске подъехала к полку, объехала эскадроны, под звуки трубачей нашего полкового марша. Как всегда, приветствуя наклонением головы, по знаку которого, кирасиры отлично были научены отвечать. Затем обратилась к Великому Князю: «Мне хочется посмотреть — как будут учиться Мои кирасиры, a для объяснения эволюций ученья я прошу командира полка остаться при Мне». Ученье прошло под командой нашего старшего полковника Мандрыки и прошло блестяще. Передав через командира полка благодарность полку за ученье, Её Величество, попрощавшись с Великим Князем, изволила отбыть во дворец.
За завтраком в собрании, Вел. Князь пил за полк, отличное ученье, a нашему Мандрыке сказал, что приказал своему штабу зачислить кандидатом на должность освобождающегося полка, который он вскоре получил.
На следующий день, после смотра, офицеры удостоились чести быть приглашенными к Её Величеству, в 5-ть часов на чашку чая, в сюртуках. Во время приема Шеф милостиво беседовала с офицерами и радовалась, что смотр так блестяще прошел.
Мы особенно оценили ту находчивость, к которой прибегла Государыня, с одной стороны, что-бы оберечь генерала Транзе от могущей быть, для него неприятности, a c другой стороны не обидеть и не затронуть самолюбия вел. князя в его служебной работе….

* * *

Дворцовый караул в Гатчине.

Император Александр III с Супругой и Семьей любили Гатчину, как тихий уголок с огромными, прекрасными парками, зверинцем, где на свободе водились лоси, лани, a в окрестностях — чудные места для всякой охоты.
Охрану Гатчинского дворца нес наш полк, выставляя посты вокруг дворца. Этот ответственный и тяжелый наряд не легко ложился на молодых офицров и на кирасирах. Дежурными по караулу назначались более старшие — штабс-ротмистра, служба коих заключалась лишь в поверке. Вся ответственность ложилась на караульного начальника, коим наряжались — поручики и корнеты, все 24 часа находившиеся, при полной амуниции, на чеку в карауле. Для отдания почести лицам, коим это полагалось по гарнизонному Уставу, по звонку часового y фронта, караул выбегал из помещения на площадку, что называлось — «вызов в ружьё» и по команде караульного начальника отдавал честь, a трубач трубил Гвардейский поход. В обыкновенных караулах это бывало очень редко. Но при нашем дворцовом карауле было особенно частым. Приходилось делать этот вызов не только державному Хозяину и Его Супруге, нo и всем ежедневно приезжавшим и отъезжающим лицам, как императорской фамилии, так и начальствующим, a также особам иностранных коронованных домов. A где часовому-кирасиру, стоящему на посту y караула, знать всех этих лиц? Приходилось быть на готове караульному офицеру, который тоже не всех мог знать, да еще разглядеть в быстро едущих экипажах. A прозевать — это не только получить разнос, но и самому стыдно за нерасторопность. Для этого был «трюк»: входили в сношение с дворцовой конюшней, которая давала знать — когда подавались экипажи или ко дворцу, или для приезжавших на вокзал. (Автомобилей еще не было). Но и тут нужно было все же разобраться, т. к. в экипажах мог ехать кто либо, кому вызов караула не полагался, как например фрейлине и т. д. Ошибающихся обыкновенно потом «разыгрывали», заставляя «ставить» флаконы, что не редко давало повод к «загулам»
Императрица, видя как тяжело кирасирам нести службу особенно зимой иа постах, когда морозы бывали свыше 20-25 градусов по Реомюру, давала деньги на теплые сапоги, для караула, при этом наш заботливый Шеф, наблюдала за градусником и, как только температура опускалась ниже 5 градусов, посылала сказать, что-бы каски были заменены бескозырками с башлыками.
Сверх церемонии Вечерней зари y нас установился обычай в Гатчинском дворцовом карауле, по субботам к этой церемонии присоединить хор наших трубачей, который, после того как трубач караула сыграл «зарю» и до прочтения молитвы, трубачи играли кусок прекрасной мелодии, которую мы называли датской зарей, но этим она вовсе не была. Этот порядок, как говорили старшие, установил Александр III. И всякую субботу, в 9 час, время вечерней зари, Сам с Супругой и Семьей подходил к окну дворца, выходящего над гауптвахтой, выслушивал всю церемонию. Овдовев, каш Шеф продолжала по прежнему, по субботам, подходить к окну. Картина, которая получалась сверху из окна, действительно должна была быть фееричной: — караул в касках, освещаемый мерцающими электрическими фонарями и чудная мелодия трубачей — переносила воображение на театральную сцену оперы.
Описывая службу дворцового караула, мне вспоминается одно караульное событие, о котором можно было подумать, что это выдуманный анекдот, между тем это действительный факт, показывающий всю патриархальность нашего Царя-Миротворца, богатыря Александра III.
Гауптвахта (караульное помещение), в то время, помещалась в здании дворца и выходила на его площадь, в углу между центральным фасом и стороной парадного каре. Довольствие каралу отпускалось от Двора. Караульному офицеру полагалось к завтраку и обеду и перед тем сервировали: 1 бутылка водки, 1 бутылка мадеры, 1 бут. красного или белого вина, a в табельные дни бутылка шампанского; кроме того, на стол ставилась большая ваза с фруктами. Понятно, всего этого ни съесть, ни выпить караульный офицер не мог. Остальное забирали дворцовые лакеи, подававшие завтрак и обед.
И вот, однажды, Александр III, во время своей прогулки, подходит к площадке гауптвахты. По звонку часового — кирасира, стоявшего y фронта, караул выбегает и строится. Молодой корнет Вишняков (Вася), вероятно, в волнения от подобной неожиданности, командует «слушай накраул» и с трепетом, салютуя шашкой, подходит к Императору с рапортом, который мы знали на зубок:
«Ваше Императорское Величество! На дворцовой гауптвахте состоит — 1 обер-офицер, 1 унтер-офицер, 1 трубач, 2 ефрейтора-разводящих и 33 кирасира, в карауле и на постах Вашего Императорского Величества все обстоит благополучно!»*)
Государь милостиво поздоровался с караулом, приказал его отпустить, a к Вишнякову обращается со следующим и вопросами:
— Сколько вы можете съестъ яблок?
— Яблока три, Ваше Императорское Величество. Отвечает, вероятно, в полном смущении от этого вопроса, Вишняков.
— Ну, a 4-5 можете? Вновь задает вопрос Государь. Можете себе представить состояние молодого офицера, который в ту минуту, вероятно, не соображал к чему все клонится.
— Может быть смогу, Ваше Императорское Величество, но не пробовал.
Так знайте, что вы y меня и за завтраком и за обедом съедаете по пол-десятка — яблок, груш, апельсинов, не считая винограда, заявляет Император. И поблагодарив за ответы, Государь пошел продолжать свою прогулку.
История не указывает — удалось ли Его Величеству навести экономию в расходах по двору. Но это очень характеризует образ Нашего могучего Царя-Миротворца и Его бережливость.
*) Старая при рапортах фраза «все обстоит благополучно», в царствование Николая II, была заменена — происшествий не случалось.

Командование эскадроном.

К Октябрю 1903 года, я явился в свои родной полк, для 2-х годччного командования эскадроном. Я принял 2-й эскадрон Кирасир Ее Величества от ротм. Клевезаль, который уже давно командовал и рад был отдохнут от этой не легкой и ответственной работы. Мне же, молодому 26 лет, после занятий в академии и Кавалерийской Школе, было приятно окунуться в строевую службу, к тому-же ответственную. На мне лежала самостоятельная забота по подготовке своей части в составе полутораста людей и лошадей. Сюда, ежегодно вливалось до 30 новобранцев и 20 лошадей, коих в теченіи 4-5 мѣсяцев нужно было обучить и подготовить. Кроме того, на командире эскадрона лежала и большая хозяйственная забота — по довольствию людей и лошадей и пр.
Особенно трудным был вопрос ковки, отпуск на которую был недостаточен и приходилось изворачиваться из других сумм, т. к. на покупку угля, железа, кожаных фартуков кузнецам — далеко не хватало казенного отпуска.
При принятии моем 2-го эскадрона в нем состояло 5-ть офицеров: двое старше меня по службе — князь Кольцов -Мосальский и Мордвинов 2-й (Паля); трое моложе меня — Брюммер, Куликовский и Вульферт.
Строевая работа была мною распределена между офицерами эскадрона, которые, как старшие меня, так и младшие, на занятиях и в строю несмотря на наши чисто товарищеские отношения, где все мы были на «ты», выполняли мои распоряжения и замечания, как требовала наша дисциплина ко мне их ближайшему прямому начальнику. Посещая все отрасли обучения, кои велись моими офицерами, я оставил за собой непосредственную работу по доездке молодых лошадей, которая была мне хорошо известна после прохождения Школы, где мы обучились новой, так называемой Филисовской системе. Т. к. работа по выездке лошадей требовала от всякого всадника самому быть твердым на седле, то сюда привлекались все унтер-офицеры и лучшие ездоки из старослужащих. Предварительно я их собирал и лично указывал все приемы, a затем обучал их целой сменой в манеже.
Много времени отнимала хозяйственная часть, т. к. младшие офицеры к этому не привлекались, a эту, менее всего мне известную работу приходилось делать с помощью вахмистра, сверх-срочного служаки, дока этого дела, прекрасно знавшего — где, что и как лучше и дешевле купить. Вообще вахмистра, единственные того времени сверх срока служащие, сроднившиеся со своими частями, знающими всю солдатскую службу, были незаменимыми помощниками. Оставаясь десятки лет при своем эскадроне, знали до последнего тренчика все в нем находящееся. Можно лишь пожалеть,. что, вероятно, недостаток Государственной казны не позволил, как было во всех европейских армиях, иметъ хотя бы по два-три сверхсрочных унтер-офицеров — на роту и эскадрон. За границей весь унтер-офицерский состав состоял из чинов, служащих сверх срока, что сильно облегчало офицерскую работу, тогда как y нас вся работа по обученію, показу и пр. ложилась на офицеров.
Лишь перед самой войной 1914 года были отпущены средства, для оплаты двух сверхсрочных унтер-офицеров на роту и эскадрон. Однако не все вакансии были заполнены, как вследствие мизерного жалованья, так и не были приняты меры, для предоставления, какой либо должности служакам после пяти или десяти лет сверхсрочной службы в войсках.
На мне, как командире эскадрона, лежала забота не только знать всех людей и лошадей эскадрона, но самое близкое ознакомление с ними. Для меня эта задача осложнялась тем что приходилось ознакамливаться не только с вновь поступающими новобранцами и молодыми лошадьми, но сразу со всеми 150-ю.
Для этого я старался, почти ежедневно, присутствовать на так называемых словесных занятиях, где люди обучались всей словесной премудрости — для солдата. На этих занятиях, видя как бывает трудно кому нибудь понять и запомнить, да еще от повторных вопросов совершенно ошалевать, я начинал расспрашивать о его семье, быте, из какой губернии, чем занимался дома. Это его успокаивало, a мне становился известен его домашний быт. Лично выдавая, каждые два месяца небольшое солдатское жалованье, я лично вписывал сумму в полагающуюся каждому солдату книжку, которая находилась y него на руках, и попутно расспрашивал о его домашних делах.
Прошло уже много, более полустолетия, как я вношу эти записи, но в уме стоит воспоминание о том, как я увлекался своей работой и вместе с тем в расспросах этих простых русских и наших инородцев — узнавал об их нуждах и домашнем быте.
К Рождеству успехи достигнутые, как по подготовке молодых солдат, так и лошадей меня вполне удовлетворили; я надеялся, что к Марту, когда будут смотровые поверки моим начальством, подготовка моего 2-го эскадрона не будет хуже других. Но судьба не дала мне закончить свое командование эскадроном в родном полку, я был призван на боевые поля Маньчжурии, где грянул мало ожидаемый нами гром!
С полком мне вновь пришлось встретиться в 1910 году для цензового командования дивизионом, a в 1915 г. я имел счастье получить в командование и весь родной полк….
* * *
События в родном полку, где проходил службу вел. князь Михаил Александрович.
Служа в Петербурге по Генеральному Штабу, но связанный воспоминаниями о прежней моей службе в полку, — меня тянуло к однополчанам в Гатчину, куда я часто наведывался. Офицерский состав, за два года моего отсутствия на войне, значительно изменился: поступили молодые офицеры, a многие старшие — покинули полк, получив разные назначения. С уходом наших «стариков», наш старший офицерский состав помолодел.
Вел. кн. Михаил Александрович, служа на должности младшего офицера, после 200-летнего юбилея, в 1904 года, вступил в командование эскадроном Ее Величества, a к 1910 году, когда я вернулся в полк, для отбытия цензового командования дивизионом, вел. князь был полковником, помощником ком. полка. Он постепенно вошел в знакомство с частной жизнью офицеров, посещал полковое собрание, приглашал любителей охоты, для участия в ней. A постоянно устраиваемые нашим Шефом пикники, с приглашением офицеров, еще более сближали — как Его, так и вел. кн. Олыгу Александровну, с жизнью полка. Как Великий кн. Михаил, так и Вел. кн. Ольга, оба необыкновенно скромные и приветливые, обладали редким сердечным и мягким характером. При полном отсутствии какого либо тщеславия и рисовки. Они всегда уклонялись от чествования, которое их тяготило. Доброта их была исключительной. Отнюдь не приукрашивая их качеств доброжелательности, Они ни на какие просьбы не могли ответить отказом и грустили при невозможности выполнить обещанное. Во время командования вел. князем эскадроном, Он не решался наложить взыскание на провинившегося кирасира и лишь говорил, что надеется, что виновный исправится.
Вел. князь любил спорт и сам был спортсменом, особенно в конских состязаниях, в которых принимал личное участие, был смелый и отличный ездок. Когда появились автомобили, Он быстро научился управлять и сам садился за руль. Хотя жизнь человеческая, особенно в наш век, быстро прогрессирует и зачастую ломает на своем пути привычные уклады нашего существования, но все же никакие революции, государственные перевороты, не могут нарушить веками сложившиеся некоторые порядки, в том числе и жизнь лиц принадлежащих к царствующим династиям. Это мы теперь видим в Англии и Бельгии, где лица близкие к Трону не могут располагать своей личной жизнью. Тем сложнее это должно было быть с пол века назад, y нас на Родине. Подобные обстоятельства, против желания Государя и Его Матери, привели к браку Великого кн. Михаила Александровича с женой офицера полка В. В. Вульферта. Вел. кн. Ольга Александровна, после просьбе y Матери — Императрицы Марии Федоровны, добилась благословения на брак с H. A. Куликовским. Брак, с разрешения Государя, был скромно совершен в Киеве 16 Ноября 1916 года, в присутствии Императрицы- Матери и ближайшей свиты.
Война 1914—1917 г. (из воспоминаний генерала М. Свечина, Ницца, 1962 год)
События 1-й мировой войны столь грандиозны, что я могу затронуть и то лишь кратко некоторые факты. Опускаю и свое личное участие в боевых действиях н ранение ноги. Кратко упоминаю лишь о прохождении мною службы на войне: сперва как офицер генерального штаба, a затем на строевых должностях — от командира полка до командира кавалерийского корпуса.

Манифест об объявлении войны, энтузиазм населения. Мобилизация.
Манифест Государя о начале войны, объявленной на вызов сделанный нам Германией, был объявлен, как и в 1904 г., после японской атаки, на Высочайшем выходе в Зимнем Дворце. Площадь, перед которой оказалась заполненной народом. Император Николай ІІ-й, вышел на балкон, где огромная толпа опустилась на колени, выслушивая слова своего Монарха, заверившего, что не подпишет мира пока хоть один неприятельский воин не покинет наше Отечество. Энтузиазм был полный. Население с негодованием приняло навязанную нам войну, которую нам приходится принять в защиту нападения австрийцев на единоверную нам небольшую Сербию. Весь день в Петербурге проходили патриотические манифестации. В том числе и перед окнами Сербского посольства, на Литейном проспекте.
Проходившие на некоторых заводах забастовки, были тотчас рабочими прекращены и все приступили к работе. Мобилизация, приведение Армии и Флота на военное положение, протекала в полной точности, согласно плану, составленному в мирное время, не только по военному Ведомству, которое руководило, но и министерствами — Внутренних Дел и Путей Сообщения. Но, конечно, вследствие обширности нашего Отечества и слабо развитых путей, мы значительно отставали в сроках готовности. Германия уже на второй день начинала перевозку войск к границам и на пятый могла начать наступление. У нас требовалось две недели на призыв запасных, направления последних в части войск и перевозку частей к границам и то лишь для частей расположенных в европейской части России (Кавказ и Сибирь давали свои части потом). Подвезенные к границам части еще не могли перейти в наступление, т. к. обозы и артиллерийские парки еще не были готовы. Но, несмотря на это, наши части, как увидим ниже, были принуждены событиями перейти в наступление.

Жертва русской Армии, для помощи Франции.
Немцы, своими главными силами, обрушились сразу на Францию, в так называемом пограничном сражении, принудили их к отступлению и французская армия оказалась в тяжелом положении; посыпались настойчивые просьбы о помощи. Мы же были еще не готовы, a помочь союзнику — великий князь Верховный Главнокомандующий считал нужным. Поэтому, приказал нашим 1-й и 2-й армиям, не ожидая окончательного формирования, наступать на Восточную Пруссию: 1-й — со стороны Вильно-Ковно и 2-й, еще далеко не готовой, с юга, при этом последней приходилось сделать четыре перехода по песчаной, малонаселенной местности, без дивизионных и корпусных обозов. 1-я армия наступая понудила энергичным боем y Гумбиннена к отступлению немецкой армии ген. Притвица, что повлекло за собой смятение среди населения и их бегство. Прибывшие в Берлин беженцы усилили своими рассказами панику, чем и вызвали распоряжения немецкого командования о переброске с французского фронта на наш — двух корпусов и кавалерийских дивизий. При этом, эти части немцы взяли из самого активного их правого фланга армии ф. Клука, который по плану графа Шлиффена составлял сильнейшую группу, наступающую для нанесения сокрушающего удара и окружения Парижа с окрестностями. Но лишенный, указанной переброской части своих сил, Клук оказался в невозможности выполнить свою задачу и Шлиффенский план не удался. Понятно оттяжка на себя, русской еще не готовой армии, ослабила наносимый удар, помогла главнокомандующему Жоффру энергичными мерами остановить наступление врага, отбросить его и оказаться победителем в сражении на реке Марна*. Эта победа имела большое значение для Франции в дальнейшей четырех годичной титанической борьбе. Жертва с нашей стороны обошлась нам дорого. Наша 2-я армия оказалась в тяжелом положении и эта не готовая армия, углубившись в лесную и озерную полосу восточной Пруссии, стала на половину добычей врага. Крупный неуспех, в самом начале войны, наложил глубокий отпечаток, не так в материальном, как в моральном отношении. Некоторое облегчение мы получили в успехе на нашем юго-западном фронте, против австрийцев. Во взятии Львова и наступлении в Галиции.
Кризис боеприпасов
К началу 1915 года и даже ранее начал чувствоваться недостаток в огнестрельных припасах и вооружении. Недостаток все время нарастал и временами делался катастрофическим. Вся вина обрушилась на военного министра Сухомлинова. Понятно, его вина ясна, на нем лежала забота о заготовках, a так-же в затяжке вооружением тяжелой артиллерией. В том и другом вину с ним должны разделить и Инспектор артиллерии и Главное Артиллерийское Управление.Правда, предвидеть потребность в количестве ружейных и, особенно, в артиллерийских патронах не легко. С каждой войной расход их увеличивался непомерно: достаточно указать, что за два года войны с турками в 1877-78 г. г. было израсходовано снарядов столько, сколько за два дня боя под Ляояном в 1904 г. К войне 1914 г. было заготовлено до 1.000 снарядов на орудие, но т. к. порох имеет свойство разлагаться, то в готовом виде держали половину. Примерно такое же количество было изготовлено и французами и немцами. Но дело, не только в заготовке снарядов, a необходимо было приготовиться, с объявлением мобилизации, о расширении заводов и открытии новых. Об этом не подумали — ни Сухомлинов, ни Артиллерийское Управление, что при нашей слабой индустрии, заранее не подготовленной, на весь 1915 г. наши войска были поставлены в тяжелое положение, которое принудило нас к отступлению. У немцев дело с развертыванием заводов было налажено в мирное время. Французы спохватились с началом первых боев и благодаря своей индустрии, хотя и с трудом, справились. Им помогло то, что, после Марнского сражения, на их фронте наступило затишье, в то время, как на наш фронт, немцы перебросили большие силы и вместе с австрийцами без перерыва вели с нами бои. На нашу просьбу к французам о заказе снарядов со своих заводов — мы получили отказ. У них не оказалось той жертвенности, которую проявили мы в начале войны не готовыми наступать, для помощи союзнику. Лишь в 1916 году, французское правительство дало нам разрешение покупать небольшой процент продукции завода в Крезо. Дирекция завода не постеснялась брать с нас непомерно высокие цены. И опять-таки, это не помешало французской депутации от Палаты депутатов, во главе с социалистом Тома во время визита в Россию, выторговать от нашего Временного Правительства несколько миллионов тонн пшеницы, по очень низкой цене, которую и вывезли через Архангельск. A в то время вопрос о продовольствии и y нас уже стоял остро. (О покупке y нас пшеницы, подробно описано в воспоминаниях бывшего Министра Земледелия A. H. Наумова).
Комадиром Л. гвардии Кирасирским Ее Величества полком.
В декабре 1915 года, судьба оказала мне большую честь и я был избран Государем и Шефом Императрицей Марией Федоровной на должность командира Кирасир Ее Величества. Это вновь сближало меня с родным полком, в котором я начал свою службу. Известие о моем назначении застало меня в отпуску в Петербурге. Наш Шеф, на время войны, избрала местом своего пребывания Киев, где в военном госпитале работала великая кн. Ольга Александровна, но на Рождественские праздники 1915 г. прибыла в Петербург в Аничковский дворец. Я спросил разрешения представиться Ее Величеству. Государыня ласково меня приняла и вспоминала, как Она благословила меня образком Святого Серафима Саровского при моем отъезде на японскую войну из Гатчины. Возможно, что это вернуло ее воспоминание к старым офицерам полка, с которыми любила разговаривать.
При представлении во дворце, я встретил великого князя Михаила Александровича, который в это время командовал «дикой дивизией». Великий князь пригласил меня посетить Его в Гатчине. Его Высочество принял меня на своей даче на Николаевской улице, где жила и супруга Наталья Сергеевна, получившей фамилию Брасова (вероятно по названию одного имения вел. князя). Меня провели в столовую, где был накрыт стол к пяти часовому чаю. Более часа, в совершенно домашней обстановке, втроем, мы провели за чаем беседу. Великий кн. с воодушевлением рассказывал о действиях Его «дикой дивизии», вспоминал и о юношеских забавах в Гатчинском парке, расспрашивал и о боевых действиях нашего полка. Наталья Сергеевна также оживленно вступала в разговор.
1-я гвардейская кавалерийская дивизия, в это время стояла в резерве в районе города Проскурова и наш полк был расквартирован в 4-х верстах от него в огромном селе Ружична. Описание моего командования полком не входит в эти записки, тем более что оно отмечено в изданной полковой памятке, я остановлюсь лишь на своих представлениях нашему Шефу.
3 Ноября 1916 года, мне пришлось быть в Киеве, я явился во дворце к Шефу. Императрица приняла меня и пригласила остаться на завтрак. Этот завтрак прошел в совершенно интимной обстановке, где, кроме меня, были лица близкие Императрицы — великие князья Александр и Георгий Михайловичи, великая княгиня Ольга Александровна и молодая Мария Павловна, состоящий при Государыне князь Ширвашидзе. Время было вскоре после убийства Распутина и разговор касался этого события, но Шеф не возражала и в этот обмен мнений не вмешиваясь, хранила молчание; особо горячо в него вступила великая кн. Мария Павловна; мне было указано место рядом с ней и садясь, я далек был от мысли, что затронул животрепещущую тему, спросил, чем мы обязаны видеть вел. кн. в Киеве т. к. я слышал, что она работала в госпитале в Пскове? На это, неожиданно для меня, она вспыхнула и резко ответила: — «безобразные распоряжения идут, моего брата Дмитрия Павловича выслали на Кавказ!» Ответ был подхвачен с критикой, но не называл имен, лишь указывая — Большой Двор. Я уже в своем уме ругал себя, что, не подумавши, затронул столь неподходящий разговор. Теперь, вспоминая давно прошедшее время, нельзя не видеть в этом событии за завтраком насколько оно характеризует и иллюстрирует отношение лиц императорского Дома в отношении к Главе и Супруге династии. A ведь это было в 1916 году, месяца четыре до начала революции. После завтрака, кофе было подано в гостиной, куда Императрица перейдя закурила свою толстую папироску и предложила желающим курить. Обращаясь ко мне, Государыня интересовалась боевой и походной жизнью полка, недавно был убит мой полковой адъютант Николай Баумгартен и Она интересовалась подробностями дела.
1-го марта, я возвращался из Петербурга, где застал надвигающиеся революционные события. На следующий день в Киеве я встретил командира Кавалергардов Н. Н. Шипова, который только что представился Шефу и застал Ее в очень тревожном и подавленном состоянии от циркулировавших слухах о событиях в столице. Он посоветовал мне, как приехавшему из Петербурга, явиться нашему общему Шефу и доложить о виденном. Приехав во дворец и доложив о себе — получил разрешение явиться. Поднявшись наверх и подходя к покоям, где принимала Государыня, я увидел дворцового скорохода несшего на подносе объемистую телеграмму. У двери, я пропустил скорохода и остался в ожидании разрешения войти. Ждать пришлось не менее 20 минут. В это время подошел великий князь Александр Михайлович, который сказал мне, что час-два назад было получено известие об отречении Государя, a вслед другая телеграмма — о задержании первой. Так что слухи о сложении Верховной власти неверны и Государем лишь утверждено Правительство ответственное перед Палатами, во главе с князем Львовым. Под этим впечатлением я был принят, но увидев Императрицу всю в слезах, понял что дело представляется не так как говорил великий князь Александр Михайлович и только что полученная Государыней телеграмма была трагичнее, a потому мой доклад о событиях в столице уже потерял свое значение. Стараясь возможно сократить свой доклад, но Императрица внимательно слушая меня, сквозь слезы, повторяла — говорите, говорите, ведь это ужасно, теперь идет война, не хочу верить что Родзянко против Государя. Затем немного успокоившись заявила о своем желании немедленно выехать в Ставку и повидать Государя. При прощании, на мой вопрос, что угодно Ее Величеству передать полку? «Передайте чтобы все продолжали бить этих противных немцев!» Подавая мне руку Императрица перекрестила меня. Императрица Мария Федоровна, как русская Царица и датская принцесса, всегда не любила немцев, рассказывала мне и другим, что спешно выехав из Копенгагена в 1914 году, оказалась накануне войны в Берлине, в своем личном поездом составе, который немецкие власти не пропускали дальше до Петербурга. A надменный Вильгельм, оканчивала Государыня, в довершение всего украл мой собственный поезд. Неизгладимо стоит в моей памяти — печальный взгляд нашего милостивого Шефа, в драматическую минуту ознакомления с телеграммой об отречении Ее Венценосного Сына от Престола, который совпал с моим последним представлением.

Материалы по теме воспоминаний.

  • Музей Первой Мировой войны и битва на Марне
  • Русская эмиграция в Ницце, Лазурный берег

* «Союз Шоферов Русского Такси» организует экскурсии по местам сражений Первой Мировой войны во Франции, о которых писал генерал Свечин. Музеи, мемориалы, форты в Шампани и на Марне.