— Дроздовское Объединение во Франции, в Париже. Музей-архив Белого движения.
Карта похода Яссы-Дон
Маршрут похода Русского отряда добровольцев полковника Дроздовского из Румынии на Дон. Из доклада в Галлиполи, сделанного к 3 трех-летию похода.
Поход дроздовцев Яссы-Дон. Из Румынии далекой…
Интересные воспоминания про обстоятельства, вызвавшие уход офицеров с Румынского фронта. Революционная обстановка, солдатские комитеты, а также памяти малоизвестных героев-дроздовцев.
Генерал-лейтенант Витковский В.К., командир 1 пехотной дивизии в Галлиполи, во Франции возглавлявший и Общество Галлиполийцев, и 1 Отдел РОВС, был выпускником 1 Кадетского корпуса. Его однокашник оставил интересные воспоминания в журнале «Досуг кадета» N 9 от 1926 года, касающиеся малоизвестных страниц Белого движения, которые мы ниже публикуем.
Памяти Акулова Александра Михайловича, героя-дроздовца, погибшего в борьбе с большевиками
Революция и распоряжения, печальной памяти, временного правительства, привели когда то славную Русскую армию к полной дезорганизации и потери боеспособности. Все хорошо помнят эти грустные в действительности и роковые по последствиям времена: солдаты под влиянием наполнивших армию агитаторов, выходили из подчинения, подчас избивая и даже просто убивая офицеров. Нужно с полной справедливостью заметить, что офицерский корпус армии, в то время, не являлся в своем составе однородным, и в массе, ввиду отсутствия политически подготовленных, плохо разбирался в создававшихся политических хитросплетениях, часто принимая решения, продиктованные скорее инстинктом, чем рассудком здравого смысла. С приходом к власти большевиков, отношения между солдатом и офицером еще больше испортились, и если творения рук Керенского – солдатские комитеты – были еще при нем с большевистским оттенком, то во времена Ленина окрасились в красный цвет.
Начало декабря 1917 года застало N-(прим. от редакции — 43-ю) Артиллерийскую бригаду, в которой я служил, на Румынском фронте. Конечно, в то время уже нельзя было услышать ни одного, ни орудийного , ни ружейного выстрела: солдаты митинговали всюду. Прибывавшие группами и в одиночном порядке пополнения, являлись проводниками самых крайних идей, встречая сочувствие старых, проведших всю Великую войну в рядах бригады, солдат.
Наша бригада в то время занимала позицию около одной из больших румынских деревень. Из Петрограда, слались приказы, один за другим развращавшие армию и наконец, был получен приказ о выборном начале командиров.
Солдатская масса еще больше оживилась и митинги стали происходить буквально каждый день с утра и до позднего вечера: сперва повзводно, по батарейно, по дивизионам и наконец было оповещение о митинге всех частей артиллерийской бригады. На этом митинге говорилось обо всем, хотя целью собрания был выбор командного состава. Солдаты этот вопрос решали так: на должности командиров они выбирали солдат (попадали в большинстве случаев те, — кто больше всего ораторствовал), а другую половину выбирали из офицеров, коим они симпатизировали.
Офицеры нашей бригады, жили между собой очень дружно, одной семьей переживая вместе радостное чувство победы и горечь поражения. За всю войну я не помню ни одной ссоры в нашей среде.
Конечно, решение солдат, т.е. выбор одних на офицерские должности и смещение других для несения солдатских обязанностей, не могло пройти у нас бесследно, и мы решили собраться в офицерском помещении одной из батарей, для решения этого вопроса.
Как сейчас помню, я большую комнату слабо освещенную тусклым светом мигающей лампы и немного взволнованные лица, дорогих моих соратников. По привычке, усвоенной мною с кадетской скамьи, я не любил находится в центре внимания, предпочитая всегда «музыкантский» столик» и «галерку». Так поступил я и в данном случае, заняв место на в одном из углов комнаты, поближе к печке.
Моим соседом оказался адъютант бригады Александр Михайлович штабс-капитан Акулов. Он окончил в 1910 году Сумской корпус и в 1913 году Константиновское артиллерийское училище, после которого попал в нашу бригаду. Это был храбрый, отчетливый, строевой офицер, весьма сдержанный, разумный, не поддающийся первому впечатлению, хороший друг и душа офицерского общества. Ко всему происходящему в 17 году относился явно отрицательно, хотя говорил на эту тему весьма мало.
Когда все собрались, началось обсуждение создавшегося положения. Мы, молодежь, волновались больше всех, предлагая невозможные планы к осуществлению. Кто был старше – говорили меньше. Мой сосед Акулов, внимательно прислушиваясь ко всему – молчал.
Все сводилось к следующему: группа набранных солдатами командиров из числа нашего офицерского состава, но не приступившая еще к несению своих новых обязанностей, не хотела мириться – с тем, что остальные — не выбранные, будут находиться на солдатских должностях. Была подана мысль, что нужно всем разъезжаться, тем более, что все войска потеряли всю свою боеспособность и о продолжении войны не могло быть и речи. Было ясно, что наше присутствие ничего, кроме разжигания страстей, не принесет. С этим мнением громадное большинство было согласно. Возражал только один поручик Родионов, кстати сказать, присланный нам в бригаду всего несколько месяцев тому назад. Он рассматривал все с принципиальной стороны, полагая, что офицеры должны идти вместе с «народом». Как понимал он весьма растяжимое слово «народ», мне до сих пор так и осталось неизвестным. Прошлое поручика Родионова таково: в 1905-6 годах устроил в Сибири самостоятельную «Читинскую республику», временно занял должность ее президента, за что, после водворения порядка во всей России, остался на жительстве в одной из тюрем Сибири. С наступлением революции был, конечно, выпущен и стал активным деятелем со «стажем» по углублению революции. Доводы Родионова не были убедительными для офицеров и никто не откликнулся на его зов. Но тогда же на собрании стало ясно, что солдаты едва ли останутся безучастными зрителями отъезда всех офицеров, тем более, что бригадный солдатский комитет в последнее время, стал всячески «нажимать» на офицеров, придираясь ко всяким пустякам. В пехотных полках нашей дивизии, были уже случаи избиения офицеров и даже убийства. Эти эксцессы, при первом неосторожном шаге со стороны офицеров, могли легко перенестись в нашу бригаду, что конечно было нежелательным. У нас шла еще «словесная война», но атмосфера все сгущалась и уже начали появляться кое-какие признаки могущей настать «кулачной расправы». Найти выход из ТОО тупика, в который мы тогда попали было не легко: стать солдатами мы не хотели, ни по существу, ни принципиально, а разъехаться не могли, так как солдаты бы этого не допустили, и офицерам уезжающим последними, пришлось бы рисковать своею жизнью. После долгого и горячего обмена мнениями, пришли к заключению, что необходимо поставить в известность бригадный комитет о следующем нашем постановлении: мы предлагали комитету оставить нас всех на своих местах, а в случае несогласия отпустить по домам. Выборы из отдельных лиц на командные должности мы не допускаем. Предлагая такие условия, мы просто хотели выиграть время, чтобы обстановка в которую мы попали – разъяснилась, в случае же несогласия с нашим первым требованием, мы просто подготавливали комитет к мысли о нашем предстоящем отъезде, т.к. покидать бригаду тайно мы не хотели, да и технически бы это выполнить не могли. Вспоминая это давно прошедшее время, должен признаться, что наше тогдашнее решение, нельзя причислить к мудрым решениям. Но что же делать: в то время мне иного решения найти не могли. На этом и порешили.
Была составлена соответствующая резолюция, которую офицеры начали подписывать. Когда эта резолюция дошла до поручика Родионова, то последний громогласно отказался подписывать наше заявление, выставив свои обоснования, точный смысл которых я не помню, но вспоминаю как резко звучали его слова, сыпавшиеся как из рога изобилия и запечатлевшиеся в моей памяти: «народ», «воля», «воля народа», опять «воля», снова «народ» и т.д.
Подписать не подписал, и видя, что все подписывают, не уходил, а продолжал сидеть, нервно куря папироску за папироской. Поручик Родионов будучи человеком неглупым и приемлемом в общении, за долгое время сидения в тюрьме, имел достаточно времени подумать над своими ошибками в прошлом и познать их. Это я заключил из долгих и частых бесед на эту тему, которые происходили между нами, с момента прибытия его в бригаду (мы были в одной батарее). Но есть такой разряд людей, которые сознав свои ошибки в прошлом и искренне раскаивавшиеся – никогда не скажут этого вслух, т.к. это значило бы поставить крест над всем тем, чему они служили раньше. Им легче продолжать сознательно наносить вред дальше, чем признать себя виновным в прошлом. Родионов великолепно видел и чувствовал к чему все клониться, но не хотел поставить этого «креста» над своей деятельностью с 1905 года. Для него это было слишком тяжело. Он был слишком самолюбив. Чтобы сделать это, нужно быть действительно сильным человеком, т.е. тем, кем не был Родионов, уже по привычке, автоматически кричащий: «влево», «влево», «влево»… на самом деле думая, противоположное. Все конечно ожидали, что Родионов откажется подписаться, а потому это было принято как должное, и только один молодой подпоручик С. заметил: «Очевидно 11 лет Вашей тюрьмы, были недостаточны для Вас». Конечно, это замечание было неуместным, да и не нужным. Между тем, всех офицеры подписывая постановление передавали бумагу друг другу. Не успели подписать только я и Александр Михайлович Акулов, как сидевшие в дальнем ряду. «Расписывайся, Саша» — сказал младший брат Акулова, Владимир Михайлович, тоже офицер нашей бригады, передавая бумагу Акулову- старшему. Александр Михайлович взявши бумагу, несколько секунд смотрел на нее задумчивым взглядом, потом решительным движением встал и с бледным лицом, дрожащим голосом, громко сказал: «Господа… Я бумаги не подпишу…. Честь имею кланяться» и сделав общий поклон, быстро направился к выходу. Это как гром поразило всех. Никто не ожидал такого поворота дела. «Никому в голову не могла прийдти мысль, что Акулов старший, общий любимец, душа офицерского общества, высказывая раньше противо большевистские взгляды , не подпишется под общим постановлением. Я случайно посмотрел на Акулова – младшего. Бедный Володя, смущенный, весь красный, сидел как на углях. Хорошо помню, как услышал чьи-то слова:
«А еще кадет» и другой голос сейчас же добавил: «Да, к сожалению, кадет. Хотя сомневаюсь, чтобы в кадетском корпусе учили этим вещам»…
Настроение у всех стало подавленное. У меня сразу появился на душе какой то горький осадок и стало не по себе. Но что же делать, отказ Акулова- старшего был факт и он остался фактом.
Началось обсуждение второго вопроса. Дело в том, что среди офицеров распространились тогда слухи о том, что наши тогдашние союзники, формируют из добровольцев отдельный корпус, для продолжения борьбы на французском фронте. Обсудить это положение, собрание командировало Штабс-капитана В. и меня в город Яссы (об отряде полковника Дроздовского тогда ничего не было слышно), с тем, чтобы мы проверили слух и если он окажется правдой, то узнали бы подробности. Все стали расходиться..
На следующий вечер, перед нашим отъездом в Яссы, нам стало известно, что бригадный солдатский комитет, прочтя наше постановление, пришел в бешенство.
«Группа офицеров смеет диктовать свою волю, всему народу… Мы им покажем… Нет, раньше мы чистили лошадей, теперь пусть почистят они… раздавалось на их заседании.
Конечно, своим постановлением, мы подлили только масло в огонь. Положение становилось угрожающим и наверное бы пролилась офицерская кровь, если бы… если бы…
Приехав в Яссы, штабс-капитан В. и Г., обошли все союзные консульства, где убедились в неправдоподобности всех слухов, относительно формирования отдельного корпуса, и сейчас же поехали в бригаду обратно.
На нашу поездку ушло дня четыре и вернувшись к себе мы были поражены словами одного из офицеров, сказавшего в ироническом тоне:
«Вы знаете, Акулов- старший, пошел в гору, он уже командир бригады».
Мы пожали плечами.. Что оставалось нам делать…
Тем не менее время шло, но обещанных лошадей для чистки комитет нам не давал. До нас дошли слухи о бурных заседаниях бригадного комитета, где решалась наша судьба. Подробностей этих заседаний мы узнать не могли. Около нашей хаты появился часовой, который спрашивал нас при каждом нашем выходе: «куда, зачем…», «надолго» и т.д.
По этому поводу мы в шутку остри между собою.
Странное дело.. мы стали замечать, что солдаты стали относиться к нам вежливее и даже иногда называть нам по чинам… Неожиданно повеяло чем то новым…
Мы не могли найти этому объяснений..
Однажды, проходя группой по деревне, мы встретили Акулова- старшего (погоны еще носили все: и офицеры и солдаты). Так как наша компания по службе была младше, чем Акулов, то мы отдали честь первыми, но поклониться – не поклонились..
Время шло. В один прекрасный день, в нашу хату, постучавшись, вошел новый командир батареи – солдат, вместе с председателем батарейного комитета и вежливо нам объяснил, что бригадный комитет решил больше всех офицеров не задерживать и что, если мы не хотим служить, то можем ехать куда угодно.
Мы конечно хотели ехать, еще бы не хотеть…
Под вечер следующего дня, нам даже были выданы подводы для вещей (какая любезность со стороны солдат), и все офицеры бригады отправились на ближайшую станцию железной дороги… Приехав в Одессу, мы распрощались и стали разъезжаться во все стороны. Горько было это расставание. Некоторых я видел тогда в последний раз: одни, позже были расстреляны большевиками, другие покончили самоубийством, третьи умерли, четвертые обосновались у себя дома и только 17 человек из общего числа 32, встретились впоследствии в рядах Добровольческой армии.
Лично я поселился в Одессе, в городе мне мало знакомом, влача жалкое существование. Месяца через полтора, идя по улице, я совершенно случайно встретил одного из солдат нашей батареи. Последний был старым солдатом, проведшим в рядах нашей батареи всю Великую войну. Разговорились. От него я узнал о безмолвном конце нашей бригады в Сороках, где были брошены орудия, лошади, амуниция и все хозяйство. Под конец разговора, я как бы случайно спросил об Акулове. Мой собеседник с лукавой улыбкой ответил:
А разве Вы не знаете.. Ведь штабс-капитан Акулов, как только все г.г. офицеры разъехались, побыл с нами около недели и неожиданно для нас тоже уехал. Я удивился.
А мы были уверены, что все офицеры нарочно упросили штабс-капитана Акулова сделаться командиром бригады для того, чтобы дать возможность всем офицерам разъезжаться, добавил он с улыбкою.
Я искренне запротестовал.. Мы расстались.
Пробравшись в начале мая 1918 года в Добровольческую армию, я был назначен во 2-ю отдельную легкую батарею- родоначальницу Корниловской артиллерийской бригады.
В двадцатых числах июня того же года в деревне Белоглинке, расположившись на отдыхе, я вдруг увидел среди прогуливавшихся офицеров конно-горной Дроздовской батареи Акулова и поспешил к нему подойти.
Встреча была радостная, хотя сознаюсь, я чувствовал себя первое время неловко, очевидно потому, что считал себя перед ним в чем то виноватым.
Александр Михайлович был такой же, как в Великую войну. О последних днях нашей бригады мы не говорили. Стороною, я после узнал, что он поступил в отряд полковникам Дроздовского еще в Румынии, совершив с ним большой переход до Ростова.
Месяца через три, до меня дошла печальная весть, что под одной из кубанских станиц, Александр Михайлович, отбиваясь с орудием на картечь от наседавшей на него кавалерии, был на куски зарублен красными, ворвавшимися на батарею.
Спи спокойно, милый друг, сумевший в трудную минуту жизни принять на себя тяжелые обязанности и не побоявшийся временно запятнать свое честное имя, ради спасения жизни многих своих друзей – соратников.
Вечная память тебе
29 октября 1926 года. Прага. И. Тютчев (выпуск 1 К.К 1914 г.)
Примечание.
Тютчев Иван Иванович подполковник,
1 кадетский корпус выпуска 1914 года. Первая мировая война — награжден Георгиевским оружием за бой 25 мая 1916 года у д.Язловец-Новоселки в чине подпоручика 43 артиллерийской бригады (II армейский корпус VII армия)
В Добровольческой армии и ВСЮР в 13-й артиллерийской бригаде, с 14 декабря 1919- капитан. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Алексеевский артиллерийский дивизион в 3-й батарее. Галлиполиец. Осенью 1925 в составе Алексеевского артдивизиона в Чехословакии. Подполковник.
Акулов Александр Михайлович
Окончил 1910 году Сумской корпус и в 1913 году Константиновское артиллерийское училище, после которого попал в 43- бригаду. Первая Мировая война — в составе бригады на Румынском фронте ,штабс-капитан, адъютант бригады. 1917 год, Первый выборный командир бригады. Помог офицерам беспрепятственно разъехаться. Участник похода Яссы-Дон,
Добровольческая армия. Конно-горная Дроздовская батарея. Погиб осенью 1918 в одной из кубанских станиц от красной кавалерии..
Младший брат — Акулов Владимир Михайлович, также в 43 арт. Бригаде.
Редакция будет признательна за фотографии и дополнительные сведения.